Газета "РЫБАК РЫБАКА" №23   

ЕДВА ВЫДАВАЛСЯ свободный день, Матвей садился в исшорканную до оловянного блеска "обушку" и ехал на устье Нижней Кяхты, где часами кидал спиннинг с лодки или с длинной галечной косы, под которой частенько, особенно на палую воду, стояли ленки и таймени. Было начало октября, тянулась пролетная утка с севера, и с Матвеем поехал его племянник Генка, прихвативший ружье-горизонталку и малокалиберную "тозовку".

Погода стояла уже совсем осенняя - выложенное серебристыми облаками небо, все напитанное этим скрытым и тоже серебряным светом сдержанного солнца. Серебро, олово, алюминий глядели отовсюду - с небосвода, с воды, из-под краски обшарпанной лодки, с холодно отливающих частей мотора, и стояли перед глазами серебряные бока тугунов, сигов, пелядок, пойманных вчера вечером в невод.

Подъехали к устью Нижней, в среднем и верхнем течениях порожистой, скалистой, горной, а здесь - струящейся неприметным перекатом меж высоких земляных берегов, поросших уже пожухлыми тальниками, за которыми вставал остроконечным частоколом черный пихтач. Сначала бродили по косе, кидали в прозрачную струящуюся воду. На блесну бросился небольшой таймешонок, которого Матвей раздраженно подсек, почти вырывая тройник изо рта, мол, не лезь, а если уж сильно охота - тогда получай. Тот подцепился, и Матвей, выдернув его на берег, долго вытаскивал тройник, как назло впившийся всеми жальцами в обе сведенные челюсти. Такие таймешата всегда берут без осечки, кидаются на блесну, как полоумные, и Матвей их отпускал, чтобы не позориться, не слыть мелочевщиком, и приговаривал: "Давай, дуй! Бабушку с дедушкой позови".

Был бы нужен этот таймешонок - огрел бы по башке обушком топорика, а тут жалко, выпустить охота, поэтому возился, раздражаясь, стараясь не калечить рыбу, и наконец освободил два жала. Рукоятка ножа была сунута в пасть, но таймешонок ее выплюнул, извернулся, некрасиво извозясь в песке, и снова тройник впился всеми остриями еще крепче прежнего. В конце концов Матвей освободил еле живого таймешонка и посадил в лужу отходить. Кидая спиннинг, косился на него, глядя, как заворачивается тот все больше брюхом вверх. Настроение было испорчено. Но потом таймешонок, вроде, одыбался. Матвей перенес его в речку, и тот медленно выпрямился и, слабо извиваясь лиловым оживающим телом, отошел и встал в камнях, тут же будто растворившись, превратившись в еле заметную темную полоску среди рябящей воды. Матвей пугнул его удилищем, и тот стрелой умчался в реку. "Дедушку позови!" - крикнул повеселевший Матвей.

Вода в Нижней падала, скатывающиеся из нее мелочь, харюзки стояли в струе под косой, и, наверняка, там должен был пастись еще кто-нибудь посерьезней. Матвей с Генкой сели в лодку, сплавясь по струе, встали на якорь и принялись бросать туда, где за плитой намытой гальки темнел резкий перепад глубины. Матвей провел по началу этого перепада, а Генка кинул далеко, почти на всю леску и, не подмотав и трети, почувствовав упругий рывок, бросил:

- Небольшой дурачишка.

Он уже подтянул пару раз выскочившего десятикилограммового таймеша, и тот теперь резко пошел под лодку, так что удилище спиннинга плотно загнулось вокруг борта и днища лодки. Матвей ринулся на корму и поднял мотор, чтобы не зацепилась леска за его подводную часть. Таймень снова всплыл, и Матвей ловко шлепнул из "тозовки" в показавшуюся на мгновение голову.

Кидали еще с лодки. Сошли на берег, и Матвей кинул под косу, но уже не в конец ее, а под берег, в самую яму.

В первое мгновение он подумал, что зацеп, но тут же ощутил неподдающуюся, но живую тяжесть:

- Есть! Здоровый!

Тужась и изламывая удилище, Матвей качал головой.

- Не торопись, поводи добром, - советовал Генка, держа наготове "тозовку".

- Ково водить! Оторвать не могу - мёртво! - морщась, отвечал Матвей. - Рванет - кранты! Покажется если - бей!

Рыба взяла метрах в пятнадцати и так и стояла на месте, несмотря на все усилия Матвея. Вдруг леска пошла вверх, и на поверхности показались плавник и кусок блестящей темной спины. Генка хлестанул из "тозовки", спина ушла, потом всплыла снова, уже показавшись из воды сильнее, больше. Генка снова выстрелил, таймень рванул, рванулась катушка, тут же взявшись "бородой" и ссадив Матвею палец. Когда подобрали миллиметровую леску, блесны на ней не было, обрыв пришелся по узлу поводка.

Месяц спустя друг Матвея Серега Нешев, заезжавший на охоту на груженой деревянной лодке, увидел километрах в десяти выше устья Нижней большую, нарезавшую медленные круги по воде, рыбину-доходягу, которую он и добыл ножом. Она оказалась тем самым тайменем - из пасти торчала знакомая блесна. Блесну эту Матвей тогда взял как раз у Сереги. От исхудавшего тайменя осталась только огромная голова, не влезшая в пятнадцатилитровое ведро. Все остальное тело было, по серегиному выражению, "как гвоздь".